Вся королевская рать - Страница 173

173

– А-а, да, – ответила она, видимо не уловив моей мысли. – Я наняла адвоката, чтобы он съездил к ней и все оформил. И денег ей немного дала. Бедная девочка хотела уехать отсюда, перебраться в Калифорнию. Денег после Вилли осталось не много – он истратил почти все, что заработал, – но я дала ей сколько могла. Шесть тысяч долларов.

Итак, Сибилла все же не осталась в убытке, подумал я.

– Хотите его подержать? – предложила Люси в порыве великодушия, протягивая мне дорогостоящее дитя.

– Конечно, – сказал я и взял его. Я прикинул его на вес с большой осторожностью, чтобы он не рассыпался у меня в руках. – Сколько он весит? – спросил я и вдруг понял, что говорю, как человек, собирающийся что-то купить.

– Шесть девятьсот, – живо ответила она и добавила: – Это очень хорошо для трехмесячного.

– Да, – сказал я, – это много.

– Она освободила меня от ребенка, легонько тиснула его, прижав к груди и наклонив к нему лицо, а потом положила его в кроватку.

– Как его зовут? – спросил я.

Она выпрямилась и, обойдя кроватку, стала рядом со мной.

– Сначала, – сказала она, – я хотела назвать его Томом. Я было почти решила. Но потом поняла. Я назову его как деда. Его зовут Вилли, Вилли Старк.

Я вышел за ней в маленькую переднюю. Мы остановились у стола, где лежала моя шляпа. Она повернулась и пристально заглянула мне в лицо, как будто в передней был плохой свет.

– Знаете, – сказала она, – я потому назвала его Вилли…

Она все еще вглядывалась в мое лицо.

– …потому, – продолжала она, – потому что Вилли был великим человеком.

Я, кажется, кивнул.

– Да, я знаю, он совершал ошибки, – сказала она и подняла подбородок как будто с вызовом, – тяжелые ошибки. Может быть, он нехорошо поступал, как тут говорят. Но здесь… в глубине… в душе… – она положила руку на грудь, – …он был великим человеком.

Она больше не интересовалась моим лицом, не пыталась разгадать его выражение. Сейчас я ее не интересовал. Как будто меня не было.

– Он был великим человеком, – заключила она почти шепотом. Затем она снова посмотрела на меня, уже совсем спокойно. – Понимаете, Джек, – сказала она, – я должна в это верить.

Да, Люси, вы должны в это верить. Вам надо в это верить, чтобы жить. Я знаю, что вы должны в это верить. Я и не ожидал от вас ничего другого. Так и должно быть, и я это понимаю. Ведь дело в том, Люси, что я сам должен в это верить. Я должен верить, что Вилли Старк был великим человеком. Что случилось с его величием – это другой вопрос. Может быть, он пролил его на землю, как проливается жидкость из разбитой бутылки. Может быть, он свалил его в кучу и разом сжег, в темноте, словно большой костер, – и не осталось ничего, кроме темноты и мерцающих углей. Может быть, он не умел отличить свое величие от своего ничтожества и так смешал их, что все испортил. Но величие в нем было. Я должен в это верить.

И когда я пришел к этому убеждению, я вернулся в Берденс-Лендинг. Я пришел к этому убеждению не тогда, когда смотрел вслед Рафинаду, поднимавшемуся по лестнице из полуподвального коридора публичной библиотеки, и не тогда, когда Люси Старк стояла передо мной в передней облезлого белого домика на ферме. Но и это и все другие события, происходившие вокруг меня, привели меня в конце концов к такому убеждению. И, веря, что Вилли Старк был великим человеком, я могу лучше думать об остальных людях и о себе самом. И в то же время еще увереннее могу осудить себя.

Я вернулся в Берденс-Лендинг ранним летом по просьбе матери. Однажды ночью она позвонила мне и сказала:

– Мальчик, я прошу тебя приехать. Поскорее. Ты можешь приехать завтра?

Когда я спросил, зачем я ей нужен – я еще не хотел возвращаться, – мать уклонилась от прямого ответа. Она сказала, что все объяснит, когда я приеду.

И я поехал.

Я подрулил к дому в конце дня. Она ждала меня на веранде. Мы перешли на боковую галерею и выпили. Она говорила мало, а я ее не торопил.

Но в семь часов Молодой Администратор не появился, и я спросил ее, придет ли он к обеду.

Она помотала головой.

– Где он? – спросил я.

Она повернула в пальцах пустой стакан, льдинки там тихо звякнули. Наконец она сказала:

– Не знаю.

– В отъезде? – спросил я.

– Да, – ответила она, позвякивая льдинками. Потом повернулась ко мне. – Теодор уехал пять дней назад, – сказала она. – И не вернется, пока я не уеду. Понимаешь… – Она опустила стакан на столик с видом человека, принявшего окончательное решение. – Я ухожу от него.

– Черт подери, – пробормотал я.

Она продолжала смотреть на меня, словно чего-то ожидая. Чего – я не мог понять.

– Черт подери, – сказал я, пытаясь как-то уложить в голове эту новость.

– Ты удивлен? – спросила она, слегка подавшись вперед в своем кресле.

– Еще бы.

Она внимательно наблюдала за мной, и я замечал на ее лице любопытные переливы чувств, слишком неясных и мимолетных, ускользающих от определения.

– Еще бы не удивлен, – повторил я.

– Да? – сказала она и откинулась в кресле, утонула в нем, как человек, который упал в воду и тянется к веревке, хватает ее на миг и выпускает, снова тянется, и не может достать и знает, что пытаться дальше – бесполезно. Теперь в лице ее не было ничего неясного. Оно было точно таким, как я сейчас описал. Она упустила веревку.

Она отвернулась от меня к заливу, как будто не хотела, чтобы я видел ее лицо. Потом сказала:

– Я думала… я думала, тебя это не удивит.

Я не мог объяснить ей, почему я, да и любой другой человек, должен был удивиться. Я не мог объяснить ей, что если женщине ее возраста удается поймать на крючок мужчину ненамного старше сорока лет и не разорившегося в пух, то очень удивительно, что она за него не держится. Даже если у женщины есть состояние, а мужчина – такая задница, как Молодой Администратор. Я не мог ей объяснить и потому промолчал.

173