И еще: Хозяин сидит в прокуренной комнате, на полу возле него – кофейник или бутылка; он говорит: «Впусти гада. Впусти».
И когда гада впускают, Хозяин не торопясь оглядывает его с головы до ног и произносит: «Это твой последний шанс». Он произносит это спокойно и веско. Потом он внезапно наклоняется вперед и добавляет, уже не сдерживаясь: «Сволочь ты такая, знаешь, что я могу с тобой сделать?»
И он правда мог. У него были средства.
Во второй половине дня 4 апреля 1933 года улицы, ведущие к Капитолию, были запружены народом, но не тем народом, какой вы привыкли видеть на этих улицах. По крайней мере – видеть в таких количествах. Вечером «Кроникл» сообщила, что, по слухам, готовится поход на Капитолий, но заверила, что никакие запугивания не пошатнут законности. К полудню пятого апреля число загорелых лиц, войлочных шляп, синих комбинезонов и крепдешиновых, неровно подрубленных платьев с запорошенными красной пылью подолами заметно увеличилось; к ним прибавилось множество лиц и одежд менее захолустного происхождения – в стиле окружных центров и заправочных станций. Толпа двигалась к Капитолию без пения и криков и рассеивалась по большой лужайке, где стояли статуи.
В толпе сновали люди со штативами и фотоаппаратами, расставляли свои треножники на ступенях Капитолия и карабкались на постаменты фрачных статуй, чтоб снимать оттуда. Там и сям вокруг толпы возвышались синие мундиры конных полицейских, а на свободном пространстве лужайки, между толпой и Капитолием, тоже стояли полицейские и несколько патрульных из службы движения, очень складные и деловитые с виду в своих ярко-синих мундирах, черных ботинках и широких черных ремнях с отвисшими кобурами.
Толпа начала скандировать: «Вилли, Вилли, Вилли, мы хотим Вилли!»
Все это я увидел из своего окна на втором этаже. Интересно, подумал я, доходит ли этот шум до тех, кто спорит, причитает и разглагольствует сейчас в палате представителей? Снаружи, на лужайке, под ярким весенним солнцем все было очень просто. Никаких споров. Очень просто. «Мы хотим Вилли, Вилли, Вилли, Вилли!» В протяжном ритме, с хриплыми подголосками, как прибой.
Потом я увидел, как к Капитолию медленно подъехала большая черная машина и остановилась. Из нее вылез человек, помахал рукой полицейским и подошел к эстраде на краю лужайки. Это был толстый человек. Крошка Дафи.
Потом он обратился к толпе. Я не мог расслышать его слов, но знал, что он говорит. Он говорил, что Вилли Старк просит их мирно разойтись, подождать до темноты и вернуться сюда, на лужайку, к восьми часам – тогда он сможет им кое-что сказать.
Я знал, что он скажет. Я знал, что он встанет перед ними и скажет, что он еще губернатор этого штата.
Я знал это потому, что накануне вечером, около половины восьмого, Хозяин вызвал меня и дал мне большой коричневый конверт.
– Лоудан в гостинице «Хаскел», – сказал он. – У себя в номере. Пойди туда и покажи ему это, но в руки не давай. И скажи, чтобы оттащил свою свору. Впрочем, не так уж важно, согласится он или нет, потому что они все-равно передумали. (Лоудан был вожаком у ребят Макмерфи в палате представителей.)
Я пошел в гостиницу и поднялся в номер Лоудана, не предупредив о своем приходе. Я постучал в дверь и, услышав его голос, сказал: «Почта». Он открыл мне – большой жизнерадостный человек с хорошими манерами, в цветастом халате. Сначала он меня не узнал – он увидел просто большой коричневый конверт и над ним какое-то лицо. Но когда он протянул руку, я отвел конверт и шагнул в дверь. Тогда он, наверно, заметил и лицо.
– А, добрый вечер, мистер Берден, – сказал он, – говорят, последние дни вы в хлопотах.
– Слоняюсь, – ответил я, – просто не знаю, куда себя девать. Случайно оказался в вашем районе и решил зайти, показать вам одну вещь, которую мне дал приятель. – Я вынул из конверта длинный лист бумаги и поднес к его глазам. – Нет, не трогайте, бо-бо, – сказал я.
Он не тронул, но стал смотреть очень пристально. Его кадык подпрыгнул раз или два; потом он вынул изо рта сигару (хорошую сигару, центов на двадцать пять, не меньше, судя по запаху) и сказал:
– Фальшивка.
– Подписи, по-моему, настоящие, – сказал я, – но, если вы сомневаетесь, можете позвонить одному из ваших друзей, чье имя стоит здесь, и спросить его как мужчина мужчину.
Он подумал над моим предложением, кадык его подпрыгнул, уже с усилием, по он принял удар как солдат. Или все еще думал, что это фальшивка. Затем он сказал:
– Рискну вам не поверить, – и пошел к телефону.
Дожидаясь соединения, он оглянулся на меня и сказал:
– Может быть, присядете?
– Нет, спасибо, – ответил я, ибо не рассматривал свой визит как светский.
Наконец его соединили.
– Монти, – сказал он в трубку, – тут у меня заявление, в котором сказано, что нижеподписавшиеся считают привлечение губернатора к ответственности необоснованным и вопреки любому давлению будут голосовать против. Так и сказано: «любому давлению». Под заявлением ваша фамилия. Как это объяснить?
Наступило долгое молчание, потом мистер Лоудан сказал:
– Ради бога, перестаньте крутить и мямлить, скажите по-человечески!
Опять наступило молчание, после чего мистер Лоудан завопил: «Вы… вы…» Но, так и не подобрав слова, бросил трубку и поворотил свое еще недавно жизнерадостное лицо ко мне. Он ловил воздух ртом, но не издавал ни звука.
– Ну что, – сказал я, – сделаем еще попытку?
– Это шантаж, – сказал он очень спокойно, но сипло, словно в его легких не осталось воздуха. Потом, как будто слегка отдышавшись: – Это шантаж. Насилие. Подкуп, это подкуп. Говорю вам, вы запугали, вы подкупили этих людей…