– Я не Рафинад, – ответил я.
– Ладно, давайте скорей сюда. Девятьсот пятый номер. Тут черт знает что творится.
Я аккуратно повесил трубку, подошел к портье, попросил его отдать мой чемодан коридорному, выпил стакан воды из фонтанчика, купил две пачки сигарет у сонной продавщицы в киоске, распечатал пачку, закурил и, глубоко затянувшись, окинул взглядом пустой вестибюль, словно меня нигде не ждали.
Но меня ждали. И я поехал туда. Быстро – раз уж поехал.
Сэди сидела в холле номера 905 возле телефона и пепельницы, полной окурков; вокруг ее обкромсанных черных волос витал дым.
– Ну, – сказала она из-за дымовой завесы тоном надзирательницы дома для заблудших девиц, но я не отозвался. Я подошел прямо к ней, минуя очертания Рафинада, храпевшего в кресле, сгреб в горсть черные ирландские лохмы, чтобы откинуть ей голову, и чмокнул ее в лоб, прежде чем она успела послать меня к черту.
Она это сделала незамедлительно.
– Вы и не подозреваете, почему я так поступил, – сказал я.
– Мне все равно, лишь бы это не вошло у вас в привычку.
– Это не относилось лично к вам, – объяснил я. – Я это сделал потому, что ваша фамилия не Дьюмонд.
– А из вас сделают котлету, если вы сейчас же не явитесь туда. – Она кивнула головой на дверь.
– А может, я хочу уволиться, – оказал я по-прежнему игриво, и вдруг, словно вспышка магния, в голове у меня сверкнула мысль, что, может, я и вправду хочу.
Сэди собиралась мне что-то сказать, но тут зазвонил телефон и, кинувшись на него так, словно она хотела его удушить, Сэди сорвала трубку.
По дороге к двери в смежную комнату я услышал, как она говорит:
– Ага, поймали его? Везите в город, прямо к нам… Черт с ней, с женой… Скажите ему, что он хуже ее заболеет, если не явится… Да, скажите…
Затем я постучал в дверь и, услышав голос, вошел.
Хозяин без пиджака сидел, завалившись в кресле и положив ноги в носках на стул; галстук его свесился набок, глаза были выпучены, а указательный палец вытянут вперед, как кнутовище. Потом я увидел, с чего сшибал бы мух кнут, если бы палец Хозяина был кнутовищем: передо мной стоял Байрам Б.Уайт, ревизор штата, его длинное, тощее, парафиновое лицо выделяло нездоровые капельки пота, а его глаза протянулись ко мне и уцепились за меня, как за последнюю надежду.
Я понял, что помешал разговору.
– Извините, – сказал я и попятился к двери.
– Закрой дверь и сядь, – сказал Хозяин и, взмахнув кнутовищем, без всякого перехода в голосе закончил фразу, прерванную моим появлением: – И заруби себе на носу, что тебе не положено быть богатым. Такому человеку, как ты – на шестом десятке, с язвой желудка, с чужими зубами и без гроша всю жизнь, – если бы господь бог собирался сделать тебя богатым, то давно бы сделал. Да ты погляди на себя, черт возьми! Это же чистое кощунство – думать, будто ты можешь сделаться богатым. Погляди на себя. Разве это не факт? – И указательный палец направился на Байрама Б.Уайта.
М-р Уайт не ответил. Он стоял и горестно смотрел на палец.
– Ты что, язык проглотил, мать твою за ногу? – спросил Хозяин. – Не можешь ответить на простой вопрос?
– Да, – выдохнул м-р Уайт, едва шевеля серыми губами.
– Отвечай, не мямли, повтори: «Да – это факт, это кощунственный факт», – требовал он, наставив на м-ра Уайта палец.
Губы м-ра Уайта посерели еще больше, и, хотя в голосе его не было металла, он повторил. Слово в слово.
– Так, это уже лучше, – сказал Хозяин. – Теперь ты знаешь, что тебе полагается делать. Тебе полагается быть бедным и послушным. Твое целомудрие меня не интересует, судя по твоему виду, на него никто не покушается – я говорю о бедности и послушании, и запомни это. Особенно последнее. Время от времени кое-какая мелочь может приплыть тебе в руки, но за этим присмотрит Дафи. Никакого частного предпринимательства – понял? Никаких персональных Клондайков здесь не будет. Ты понял меня? Отвечай!
– Да, – ответил м-р Уайт.
– Громче! Говори: «Я вас понял».
Он проговорил. Громче.
– Ладно, – сказал Хозяин. – Я не отдам тебя под суд, прекращу это дело. Но не думай, что из любви к тебе. Просто я не хочу, чтобы эти ребята решили, будто они могут кого-то съесть. Мои мотивы ясны?
– Да, – сказал м-р Уайт.
– Так, теперь сядь за стол. – Хозяин указал на письменный столик, на котором стояли телефон и чернильный прибор. – Вынь из ящика лист бумаги и возьми ручку в руку.
М-р Уайт призраком скользнул по комнате и сел за стол, сделавшись вдруг удивительно маленьким, словно джинн, уходящий в бутылку; он скрючился и вжался в стул, будто хотел вновь принять утробное положение, спрятаться в темноте, где ему было когда-то так тепло и уютно. Но Хозяин продолжал:
– Теперь пиши, что я скажу. – И он начал диктовать: – «Дорогой губернатор Старк, в связи с ухудшившимся состоянием здоровья, которое не позволяет мне добросовестно выполнять… – Тут Хозяин остановился и сказал: – Ты написал «добросовестно»? Не вздумай пропустить. – Затем деловито продолжал: – Обязанности ревизора… прошу освободить меня от занимаемой должности в ближайшее удобное для Вас время. – Он взглянул на сгорбленную фигуру и добавил: – Уважающий Вас».
Наступила тишина, только перо царапало по бумаге и наконец замерло. Но узкая лысая голова м-ра Уайта не поднималась от стола, словно он был близорук, или молился, или просто потерял ту косточку от затылка, которая держит голову прямо.
Хозяин осмотрел его спину и склоненную голову. Потом спросил:
– Ты подписал?
– Нет, – сказал голос.
– Так подписывай, черт возьми! – И когда перо перестало царапать бумагу, Хозяин добавил: – Числа не ставь. Я сам поставлю, когда захочу.